Интерактивный

Музей

В.С.Высоцкого

Говорухин:

«Он (Высоцкий) никогда не был в горах и не имел никакого представления об альпинизме. А мы очень рассчитывали на его песни. Начали готовить его: «показывали» песни старых альпинистов, водили в горы, заставили совершить восхождение…

В это время на пике Вольная Испания случилось несчастье. Погиб альпинист, товарищи безуспешно пытались снять его со стены. На помощь двинулись спасательные отряды. Шли дожди, гора осыпалась камнепадами. Ледник под вершиной стал напоминать поле боя – то и дело вниз по леднику спускались альпинисты, вели под руки раненого товарища, кого-то несли на носилках. Палатка наших актеров превратилась в перевязочный пункт. Здесь восходителей ждал горячий чай, посильная помощь.

Происходило нечто значительное и драматическое. Можно же было подождать неделю, пока утихнет непогода, в конце концов, тот, ради кого рисковали жизнью эти люди, все равно был уже мертв. Но нет, альпинисты упрямо штурмовали вершину. Это уже был вызов. Кому? Володя жадно вслушивался в разговоры, пытался схватить суть, понять, ради чего все это… Так родилась первая песня, самая знаменитая из альпинистских его песен – «Если друг оказался вдруг…»

Лужина:

«А потом произошел этот несчастный случай, погиб альпинист при камнепаде. Попали эти ребята в камнепад, и камень угодил ему в висок. Спасателей поблизости не оказалось, и трое оставшихся в живых обратились за помощью к… актерам. Актеры помогали спускать тело погибшего вниз. Володя переживал это трагически, он изменился в лице, смолк. Тогда к нему пришла песня: «Если друг оказался вдруг, и не друг и не враг, а так…».

О том, что первой написанной в горах песней была «Если друг» говорил неоднократно и сам Высоцкий на своих концертах:

     «Несколько песен из фильма «Вертикаль». Когда мне предложили сниматься в картине «Вертикаль» и сказали, что это в горах, я было не хотел ехать, потому что я так думал, что «умный в гору не пойдет и умный гору обойдет». Это несправедливо, потому что очень много умных людей в горах. Я выяснил, что и среди сидящей здесь публики тоже есть умные люди, то есть, альпинисты. Вот. Ну, я уже не бу… Вот. Ну и они все бывают в горах и там, в горах, прекрасно. В горах очень красиво. Горы это… Трудно об этом рассказывать. А люди в горах ведут себя очень достойно и я внизу не встречал больше таких людей, как там, наверху, в горах. Может быть, оттого, что там есть возможность применить все свои качества до конца, в горах. Когда спрашиваешь альпинистов, зачем они идут и штурмуют вершины, зачем им это нужно, они не могут это объяснить. Ни один альпинист этого объяснить не мог. И когда мы делали фильм, мы пытались ответить на вопрос – а зачем, собственно, люди ходят в горы, что их там привлекает и зачем… Ну вот. И мы не ответили на этот вопрос в картине. А я в это время, пока они пытались ответить на вопрос и снимали всякие сцены, я написал несколько песен альпинистских просто так, для себя и для своих друзей, которые у меня появились в горах очень быстро. И… После того, как мы послушали эти песни, альпинисты просили их вставить в картину. Через большое сопротивление они в картину были вставлены. И, значит, появились вот эти песни из фильма «Вертикаль». Один человек, заслуженный мастер спорта, такой Елисеев, когда я его спросил, что тебе здесь было нужно, зачем ты сюда полез? Он сказал, что, наверное, для того, чтобы просто проверить, что я есть за человек. А сейчас просто любопытно, что за люди кругом. Вот. И просто дело в том, что в горах можно… нельзя надеяться на «скорую помощь», на милицию и так далее. Там ничего не поможет. Там может помочь только твой друг, рука его, ты сам и случай. И вот первая песня появилась после этого разговора – «Песня о друге». (Фонограмма концерта, Дубна, ДК «Мир». 4.10.67)

      «…Я первую песню написал – «Песню о друге», которая совсем не должна была идти в картине. Вообще эти песни написаны не для фильма. Песни написаны просто для себя и для альпинистов, для этих ребят. И вот первая песня о друге – это как раз после разговора этого, после того. Как мы там жили, ходили по льду, как они нас… Было четыре мастера спорта и одного вот такого салагу как я, брали, например, с собой и тащили на сложные маршруты. Иногда – как рюкзак прямо втягивали. Вот. Ну, я им очень благодарен за это – потому что сверху очень красиво все. Итак, «Песня о друге». («Пейте водку», январь 1968)

       «… Вообще в горах – прекрасно. Там очень красиво, там риск. Знаете, доля риска, она всегда хороша. И потом, там грандиозные люди. Вот там чувство такое, как вот слово «дружба», которое мы иногда… написали… там написано – стенгазета «Дружба»… Затрепали слово, и не хочется даже иногда говорить «дружба»… иногда… в общем, затрепали это слово. А на самом деле. Вот я знаю, что у… у аль… в альпинизме – это просто манера поведения, иначе там просто люди себя не ведут… И вот песни, которые я написал для картины, я их вовсе не собирался писать для фильма. Я думал их написать просто так. Они появились сами собой. Причем, появлялись они страшно быстро. Например, «Песня о друге», она буквально через несколько дней, после того, как мы полазили по горам, походили по льду, познакомился я с ребятами, появилась «Песня о друге»…» (Фонограмма концерта, Москва, завод им. Орджоникидзе, 1968 год).

Леонид Елисеев утверждает в своих воспоминаниях, что песня «Если друг» родилась после его рассказа о следующем случаи:

«И вот я подошел к самому трудному для себя месту: к истории написания песни «Если друг оказался вдруг». Действительно, произошло это на моих глазах – и за несколько часов. Я постараюсь, как можно точнее передать тот рассказ, который возбудил и потряс Володю. Это послужило ему поводом, рывком: за ночь написать свою первую альпинистскую песню.

Наш разговор происходил в автобусе, в ожидании вертолета, который по каким-то причинам задерживался. Говорили на разные темы. Большей частью, конечно, о горах, об альпинизме. К этому моменту Владимир успел уже многое узнать о горах и имел подготовку на уровне альпиниста-разрядника. Поэтому о многих сложностях альпинизма он имел свое представление.

Володя спросил: «А что именно привело тебя в горы?» Трудный вопрос, очень непросто на него ответить – очень личное объяснение у каждого. Я ответил, что главное – это притягательность горных красот, которые невозможно, один раз увидев, покинуть навсегда. Что альпинизм дает переоценку всему, что нас повсюду окружает, и чем мы пользуемся в городской жизни, к чему привыкли, принимая все прекрасное как должное, обыденное. Ну а главное – это преодоление многих сложностей, связанных с риском, что требует от каждого восходителя силы, ловкости, мужества и больших волевых качеств. В альпинизме, как ни в каком другом виде спорта, проявляются личные качества человека, здесь можно увидеть, кто есть кто, и посмотреть на себя в сложных условиях. И чем трудней и опасней ситуация, тем глубже проявление моральных и волевых качеств человека. Как пример всему сказанному, я рассказал ему один случай, который произошел с группой, которой мне доверили руководить при восхождении на вершину в Доппах в Суганском хребте на Кавказе. Вот эта трагедия с невероятным исходом.

Это было спортивно-тренировочное восхождение перед первенством Союза в классе траверсов. Технически сложная часть маршрута начиналась от перемычки между вершинами Доппах и Нахашбита. Маршрут шел по очень крутому ледовому склону.

При прохождении трудных и опасных участков наиболее трудная задача ложится на идущего первым – он идет с нижней страховкой, а это намного опасней, чем идти с верхней. В нашей группе было шесть человек. И, чтобы не было трех человек, идущих с нижней страховкой, как это бывает, если группа идет связками по два человека, мы решили связать три двойки в одну связку. При таком варианте только я один шел с нижней страховкой, а остальные пятеро – с наиболее надежной страховкой. В то время по льду и скалам я ходил, как паук.

Ледовый склон высотой около 150 метров мне удалось пройти максимально быстро. Через пятнадцать – двадцать метров забивал ледовые крючья для страховки, шел вверх с небольшим уходом вправо. Выйдя под скальную стену, принял к себе идущего вторым Ласкина. Снял кошки и сразу же пошел дальше по скальной стене, зная, что за спиной у меня надежный и опытный партнер, с которым мы много раз ходили на вершины высшей категории трудности, где попадали в довольно сложные условия, из которых он выходил, как говорится, с честью.

Стена, по которой я шел, была почти вертикальной, но имела много хороших опор и зацепок, так что особой сложности для меня не представляла, хотя крючья приходилось забивать чаще. Выйдя на всю веревку, я подошел к скальному выступу. Это был цельный многотонный монолит, который в нижней части и по бокам был присыпан снегом, а в верхней части имел выступ. Я подошел к нему слева, обработал острые углы, набросил на него петлю самостраховки и основную страховочную веревку. Стал принимать к себе Ласкина. Когда он подошел, я ушел выше, а он занял мое место – оно было самым удобным для страховки. Ласкин быстро переналадил страховку, сделав один оборот веревкой вокруг выступа – этот конец шел вниз, к поднимающейся четверке. Другой конец веревки, идущий ко мне, он заложил за выступ.

Я продолжал подъем. В этот момент расположение остальных было, примерно, таким: третьим, за Ласкиным, шел Слава Мороз, он находился в начале скальной стены вместе с Реной Ивановой, которая страховала идущего по ледовому склону Нему Гутмана; а замыкающий шестерку Леша Кондратьев находился примерно на середине ледового склона. Я поднялся метров на пятнадцать, не забив ни одного страхового крюка – не было подходящих трещин. Решил идти дальше от гребня, не отклоняясь от намеченного пути, и там уже организовывать абсолютно надежную страховку.

Пройдя еще несколько метров вверх, я услышал ужасающий крик. Взглянув вниз, я увидел, что верхняя часть монолита, на котором держалась наша страховка, медленно отходит от стены. Кричал Ласкин. Меня охватил гнев и досада – Ласкин обезумело от происходящего, а ведь он стоял рядом с этим отходящим монолитом и не сбрасывал с него петлю, на что у него вполне было время. И из-за этого так нелепо, без драки и борьбы, надо погибать!

Мгновения летели, а выступ отходил от стены, как бы открывая свою зловещую смертельную пасть, но еще стоял нижней своей частью на прежнем месте. И чем дальше отходил выступ с петлей, тем меньше оставалось этих мгновений до срыва Ласкина, а затем и меня. А если не выдержит страховка, то и остальных. Я и он отчетливо понимали, что это конец. Ведь под нами была пройденная скальная стена – под ним около сорока метров, а подо мной не менее семидесяти. В этот момент мысли мелькали, как молнии. Подумал о жене, о брате, о близких, которым предстояло пережить еще одну трагедию (не прошло и месяца, как я летал на похороны нашей матери).

Когда веревка между Ласкиным и выступом натянулась, она с силой сорвала его. Пролетев метров десять, он сорвал и меня. Силы рывка была такой, что меня отбросило от стены, но это и дало мне шанс на спасение. Я перелетел всю пройденную скальную стену, не задев ее. Все эти секунды я четко осознал все. Страха не ощущал – было не до него. Голова была ясная, мысли проносились с бешенной быстротой, оценивая происходящее, дела выводы изо всего. В момент срыва руки инстинктивно, неподвластно сознанию, вцепились в скалу с такой силой, что все связки пальцев сильно растянулись, кроме двух больших.

Пролетев в свободном падении около 120 метров, я вылетел на ледовый склон, в этот момент у меня появилась надежда остаться живым, но жизнь остальных висела на волоске. Скала, которая сорвалась, могла кого-то из нижних зацепить и снести. К счастью, этого не произошло, пройденный нами путь был не вертикальный, а с небольшим уходом вправо.

Сильного удара о ледовый склон я не ощутил – он был очень крутым. Скользя по склону, мы продолжали почти с такой же скоростью падать вниз, только сильные рывки от срыва Славы и Рены замедлили наше падение. Потом было еще несколько рывков – это вылетали ледовые крючья, не выдержав нагрузки. Все, кроме меня и Ласкина, были в кошках, а падение, когда кошки у тебя на ногах, намного опасней: кошки временами впиваются зубьями в лед и опрокидывают, кувыркают, разворачивают, хлеща тело о склон. Скорость падения менялась от рывков и ударов, мы попеременно обгоняли и дергали друг друга. Особенно неудачно падал Слава: его то раскручивало, то хлестало о склон. Мы с ним какое-то время летели параллельно, и, видя его падение, у меня не оставалось надежды на то, что он будет жив.

Предпоследним рывком был срыв Немы Гутмана. Срыв произошел, когда он отошел на несколько метров от очередной страховочной точки, на которой оборвалась веревка. Я этого еще не знал. А падение все продолжалось. В нижней части ледовый склон имел длинную горизонтальную подгорную трещину. Ниже трещины ледовый склон постепенно выглаживался и переходил в снежный. На нем было несколько ледовых глыб, за одну из них наши веревки, опоясав ее с двух сторон, последующим рывком остановили наше падение.

Последний рывок был настолько сильным, что в течение нескольких минут я не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть. Но постепенно дыхание восстановилось. Когда я смог приподняться и осмотреться, то увидел вокруг трагикомическую картину, на которую, как говорится, без слез и смеха было трудно смотреть: все стонали и охали, стараясь как-то высвободиться и распутать их веревки. Принять более удобное положение и выбраться из снега, в который их с силой впечатало.

Все шевелились, кроме Славы. С трудом, освободившись от веревки – пальцы не работали – я подошел к нему. Слава лежал на спине, головой вниз по склону, стекла очков были разбиты, очки уцелели благодаря резинке. Я приподнял его за плечи, чтобы развернуть. В этот момент он немного приоткрыл глаза и произнес: «Ну, вот и конец экспедиции». Правда, выразился он немного иначе. Но для меня это прозвучало не как конец, а как победный сигнал и возврат к жизни.

Помогая Славе и оглядывая других, я обнаружил, что нас только пятеро – не хватало Леши Кондратьева. С большой тревогой я старался его отыскать, но среди нас его не было. И как же полегчало на душе, когда, посмотрев вверх, увидел на середине ледового склона целого и невредимого Лешу. Он стоял неподвижно и смотрел вниз, еще не осознавая, что произошло. Мне трудно сказать, что чувствовал и пережил Алексей, но точно могу сказать, что его переживания были намного сильнее наших. И это подтвердил Нема, сказав: «Как здорово, что  я перешел этот крюк, на котором оборвалась веревка – я бы не хотел безучастно видеть все, что произошло с вами».

Я крикнул Леше, он отозвался. Перекликаясь, мы договорились с ним, что он будет спускаться на перемычку осторожно, со страховкой. Для этого у него было три ледовых крюка, несколько карабинов и 13-метровый конец веревки. Переговорив с ним, мы осмотрели Рену и оказали ей возможную помощь. У нее была рваная рана на голове, разодрана кисть руки, было несколько глубоких ушибов. У Ласкина внешне все было в порядке, он почти нормально двигался, но с разумом что-то случилось: он заговаривался, и речь у него была бредовой.

Сильнее всех пострадал Слава. Он двигаться не мог, его надо было транспортировать. У Немы были повреждены обе ноги, но он, превозмогая боль, с трудом передвигался. Из него и меня получился один вполне работоспособный человек. Чуть выше ледовой глыбы мы вдвоем разровняли площадку и установили на ней палатку. Уложив в нее Славу и всех остальных, Нема разжег примус и занялся приготовлением чая. Я решил попытаться выйти на перемычку: надо было срочно сообщить в базовый лагерь о том, что с нами случилось. Алексей, который спускался на перемычку, делал это очень долго. Ему, чтобы выйти на нее, соблюдая страховку, надо проделать два спуска и подъем. А мне – преодолеть ледовую трещину и подняться метров на семьдесят по ледовому склону. Идти предстояло без страховки, крючья забивать я не мог.

Взяв в руки ледовый крюк и ледоруб, я подошел к нижнему краю трещины. Он был ниже верхнего на пять метров, но эти метры были совершено вертикальны, а верх нависающим. И как мне удалось с поврежденными пальцами пройти эту трещину, я не знаю. Наверное, только из-за выдачи всех потенциальных возможностей, которые заложены в каждом из нас, но выдать их может не каждый. Преодолев трещину, я начал подниматься по склону, но сразу понял, что без кошек его не пройду: солнце уже подтопило верхний слой склона, и он тонкими пластами сходил из-под ног.

Пришлось спуститься вниз. Спуск лазаньем немного труднее подъема. Надев кошки, я вторично прошел трещину. В кошках, с ледорубом и крюком в руках, сжимая их большими пальцами. Пройдя метров десять, услышал крик Алеши. Он был уже на перемычке. Переговорив с ним и оценив обстановку, мы решили, что он один спустится в базовый лагерь и вернется с транспортировочной группой. После разговора с Лешей я с большей осторожностью спустился к нашей палатке. Нема дал мне что-то перекусить и напоил чаем.

К вечеру пришли спасатели. Они навесили от перемычки до нашей палатки перильную веревку, по которой двое спустились к нам, а рано утром приступили к транспортировочным работам. И когда спасатели, имея навешенную веревку, потратили на преодоление трещины около часа, я понял, что только непонятная внутренняя сила помогла мне дважды пройти этот путь туда и обратно.

О транспортировочных работах, которые проходили в несложных условиях и требовали только больших физических сил, я Володе не рассказывал…

После продолжительной паузы Володя спросил: «А что было со Славой?» Я ответил, что у него серьезных повреждений не оказалось, он быстро поправился и через месяц отработал одну смену инструктором. На следующий год зимой и летом он сделал много хороших спортивных восхождений, а через год, в 1957 году Слава Морозов погиб на Ушбе.

Вертолет в этот день так и не прилетел, но ожидание не пропало даром…»

Прервем рассказ Елисеева. Ведь он считает, что уже на следующее утро после его разговора с Высоцким, тот принес и показал готовую песню. Такое развитие событий опровергают не только воспоминания Говорухина и Лужиной приведенные выше. Есть еще и письмо Высоцкого, написанное Абрамовой 29 июля (дату письма определил высоцковед Игорь Роговой, опубликовано «Мир Высоцкого», книга первая), где по поводу песен говорится следующее:

«… Сейчас стараюсь что-то вымучить, пока не получается, набираю пары. В конце письма напишу тебе песенную заготовку».

И еще из этого же письма в связи с песнями:

«А мыслей в связи с этим новым, чего я совсем не знал и даже не подозревал, очень много. Вероятно, в отличие от Епифана не могу писать о том, что знаю, слишком уж много навалилось, нужно или не знать, или знать так, чтобы это стало обыденным, само собой разумеющимся, а это трудно. Я и английскую речь имитирую оттого, что не знаю языка, а французскую, например, не могу. Вот! Это меня удручает. Впрочем, все равно попробую, может что и получится – займем у альпинистов, у них куча дурацких, но лирических песен, переработаю и спою… А вот комедийная песня, вернее заготовка:

          Для чего, скажите, нужно лазить в горы вам?

          А ты к вершине шла, а ты рвалася в бой.

          Ведь Эльбрус и с самолета видно здорово…

          Улыбнулась ты и взяла с собой.

 

          И с тех пор ты стала близкая и ласковая,

          Альпинистка моя, скалолазка моя!

          В первый раз меня из трещины вытаскивая,

          Ты бранила меня, скалолазка моя.

 

          А потом за эти проклятые трещины,

          Когда ужин твой я нахваливал,

          Получил я две короткие затрещины,

          Но не обиделся, а приговаривал:

 

          «До чего ты стала близкая и ласковая,

           Альпинистка моя, скалолазка моя!»  и т.д.

Это я буду петь Лужиной, к которой буду приставать (по фильму, конечно)…».

Из песен упомянута в письме только заготовка к «Скалолазке». К самой песне еще вернемся, а сейчас речь пойдет о песне «Если друг». Конечно, если бы она уже была написана, то в первом письме с гор Высоцкий обязательно упомянул ее!

О случаи с Елисеевым Высоцкий пишет в письме очень кратко: «У нас несколько инструкторов, удивительных людей. Они бывали на сложных восхождениях, один из них даже падал, летел метров 120 со скал. Все они люди очень любопытные и не похожие на всех нас, которые внизу».

Получается, что рассказ Елисеева о трагедии в горах Высоцкому известен, но песни еще нет! Вернемся к хронике событий и попытаемся определить дату написания.

30 июля группа актеров вместе с Высоцким ушла на ледник. На  базу все вернулись после трагедии с Живлюком, т.е. 31 августа. То, что несчастный случай в горах, дал толчок к написанию первых песен, говорилось неоднократно и самим Высоцким в многочисленных концертах. Но Владимир Семенович соотносил эту трагедию с написанием песни «Здесь вам не равнина». В интервью Высоцкого от 7.01.80 для сотрудников редакции иновещания Всесоюзного радио (публикация Тырина Юрия Львовича, журнал «Вагант-Москва» №1-3, 1998 год) на вопрос В.Большакова «Ну альпинистскую-то серию вы написали все-таки в горах?» был получен следующий ответ. «Вы, знаете, только под впечатлением. Под впечатлением. И е д и н с т в е н н а я (выделено публикатором) песня – о конкретном случае, который меня поразил, – и то он придуман. Вот. Но альпинистская серия – это, правда…» Дальше идет по тексту публикации многоточие. Уточнял ли Высоцкий, о какой конкретно песни идет речь непонятно, но скорей всего нет.

Теперь обратимся к опубликованным копиям автографов Высоцкого, книги серия «Источник» (г. Киев, выпуск №1, 1996 год). Хвала людям, причастным к подобному изданию! И зеленый свет кто стремиться публиковать первоисточники, без которых большинство пишущих на любую тему сразу отложат свои перья. Итак, мы видим, что на опубликованном черновике песни «Если друг», в конце листа тут же идут наметки к «Военной песне». Перевернув лист, читаем черновик из которого будет потом написана «Военная песня». В 1978 году, Высоцкий, беседуя с Олегом Терентьевым и Борисом Акимовым, которые работали с его архивом, на вопрос «В некоторых сборниках встречаются такие куплеты – «Ты помнишь предвоенный год? Вершину штурмовал наш взвод. В пятерке с тобой немецкий шел скалолаз. Год 42й – идешь ты в бой…» ответил следующее: «Да… Из нее сделаны «Альпийские стрелки» (или «Военная песня» - авт.), поэтому эти куплеты вылетели». Конечно, не видя оригинала, или хотя бы цветной копии с описанием автографа, сложно сказать, написано ли это в один присест, как говориться. Т. е., я имею ввиду дошедший до нас черновик с песней «Если друг». Хочу предположить следующую версию рождения замысла, а точнее написания песни «Если друг». Письмо первое к Абрамовой датируется по штемпелю на конверте 29-м июля. И писалось, скорее всего, в ночь с 28-го на 29-е – обычный режим для творческого человека. Новости все рассказаны, проанализировано внутри себя и все события случившиеся за последнее время. Пора что-то написать и посерьезнее чем «Скалолазка». И вот на бумагу ложатся строчки из которых потом выйдут сразу три песни!

Конечно, если бы цвет чернил, которым писалось письмо к Абрамовой, совпадал с черновиком песни «Если друг», то эта версия очень привлекательна. Но в исследовании Рогового чернила первого письма к Абрамовой указаны зеленого цвета. А в книге серии «Источник» вторая сторона автографа «Если друг» – красного цвета. Поэтому  можно допустить, что черновик писался с 29-го на 30-е. И совсем маловероятно, что Высоцкий писал этот черновик в палатке на леднике с 30-го на 31-е.

30-го группа рано утром уйдет на ледник, поэтому и спеть новую песню утром Высоцкий не мог. И, скорее всего и музыка еще не подобрана. Первое исполнение Высоцким песни «Если друг» как вспоминают Говорухин и Лужина сразу после трагедии с Живлюком, т. е. 1-го августа. Об этом же помнит и Елисеев:

«На следующее утро (смещение во времени), еще до зарядки, ко мне в номер пришел радостно возбужденный Володя. Спросил: «Ну, как спалось?» – и, не дожидаясь ответа, добавил: «Давай, быстро спускайся к нам!» Я быстро оделся, спустился к ним, поздоровался со Славой. Володя был по-прежнему возбужден и, как мне показалось, нетерпелив. Его настроение передалось мне. Я сел в кресло, где всегда сидел, бывая у них, и с волнением ожидал, что же будет дальше. В руках у Володи была гитара. Он сел на кровать. Нас  разделял журнальный столик, на котором ближе к Володе лежал мелко исписанный листок со стихами. Он сидел и смотрел на меня, слегка пригнувшись к гитаре.

В этот момент мне казалось, что он внутренне подготавливает себя к прыжку. И, наконец, ударив по струнам, он запел:

                   Если друг оказался вдруг

                   И не друг, и не враг, а «так»…

Володя пел, не глядя на листок с текстом. Слова песни били не в бровь, а в глаз. Я сидел как завороженный. Передо мною проходили образы моих лучших друзей, с которыми брал вершины, что называется, «делил табак и хлеб» и тех, кто были случайными попутчиками. А Володя продолжал петь.

Я знал о божественном даре Высоцкого, но, слушая его, был совершенно поражен. За одну ночь он создал песню, которую поют до сих пор, и, думаю, еще долго будут петь.

Каким же талантищем надо обладать, чтобы так точно, образно и очень эмоционально воплотить в песне мой вчерашний рассказ. Это был концентрированный сгусток моего вчерашнего рассказа, воплощенного Высоцким в песне! Отбросив лишнее, выделить главное!

Володя встал – я тоже. Он, конечно, видел, какое действие произвела на меня его песня. «Ты будешь соавтором» – сказал он мне. Я наотрез отказался, сказав, что я и так бесконечно рад, что своим рассказом помог создать такую прекрасную песню об альпинистах, которую будут петь. И мои предсказания сбылись».

То, что музыка к песни родилась чуть позже, подтверждает и то, что если бы песня сложилась, то 30-го Высоцкий обязательно бы ее в походе пропел. И такое событие отложилось бы в памяти и у Сысоева, и у Готовцевой, и у Лужиной.

Сказать какой текст звучал 1-го августа мы не можем. Но наверняка какие-то расхождения с текстом последующих исполнений песни имели место. Ведь редко первое исполнение было окончательным утвердившимся текстом. Если исходить из первоначального замысла (см. «Источник» г. Киев Рукописи из собрания Евдокимова), то поначалу в песне «Если друг» звучат и мотивы «Военной песни», т.е. она была длиннее. Но ни воспоминаний об этом, ни записей более длинного варианта до нас не дошло. В музыкальном плане «Если друг», явно носит трагические мотивы, поэтому трагедия с Живлюком тоже могло родить у Высоцкого соответствующую мелодию…

 

Глава из книги А.Линкевича "Вертикаль", или Что не расскажет кинопленка". Издательство "Оптимум", Одесса, 2011г.

 

 

 

 

ГЛАВНАЯ

НАЗАД К СТАТЬЯМ

Главная

Воспоминания

Статьи

Экскурсии

Мероприятия

Место Втречи - Одесса