Интерактивный

Музей

В.С.Высоцкого

"БЫТЬ ИЛИ НЕ БЫТЬ"

(Из истории документальных съёмок)

В документальный фильмах, появившихся после смерти Владимира Высоцкого, первоисточники часто уходят на "дальний план". Один из таких первоисточников - фильм "Быть или не быть", снятый студентами ВГИКа во время процесса рождения спектакля Театра на Таганке "Гамлет" (1971г).

Об истории создания этого фильма от одного из авторов.

"(Юрий Оксанченко): Он, фильм, практически не задумывался. История создания почти случайна. По-моему, это был 71-й год. Мы должны были делать курсовую работу, документальную. Я задумал снять спортивный фильм «Встреча ветеранов с Хомичем». Саша Иванкин начал снимать на Таганке «Десять дней, которые потрясли мир». Он снимал уже. Спектакль этот шел очень давно. Там актеры входили в вестибюль, при входе накалывали билеты на штыки, постоянно красноармейцы в будёновках и так далее. «Таганка», она была известна по тем временам очень «левая». И вдруг узнали, что они будут ставить «Гамлета». Они ставят Гамлета с Высоцким в главной роли! Ты представляешь Высоцкого с хриплым голосом, крепкого мужика, с гитарой! Все Гамлеты до этого такие рефлексирующие интеллигентны, бледные. И вдруг такой крепкий парень будет играть... Куда интересней, чем снимать «Десять дней, которые потрясли мир».

Мы поговорили с мастером, мастер у нас был Леонид Михайлович, демократичный очень, хорошо относился ко всем непривычным начинаниям. Решили, что скинемся всеми нашими средствами, что ВГИК дает, и вместе снимем постановку «Гамлета» на Таганке. И мы попали в удачный такой для нас момент. Дело в том, что Любимов всегда перед сдачей спектакля на последние репетиции приглашает людей из разных театров: актеры, режиссеры, приглашает просто знакомых, которым доверяет. Потом показывает варианты. Он сегодня играет с одним прологом, завтра с другим. Не одновременно. Вот у него последние 10-12 репетиций - прогон спектакля от начала до конца. Он может останавливать, по ходу делать замечания, поправлять, возвращать назад. Это репетиция - не спектакль готовый. Во всяком случае, он проверяет какие-то варианты. У него был такой пролог, когда Высоцкий выходил с гитарой, пел Пастернака - и разбивал эту гитару. Но это было не при мне. Он в фильме по нашей просьбе повторил другое. Там был вариант либо ему читать Пастернака, либо петь. Так вот, когда мы снимали, он читал. А мы его попросили для нас в одном из вариантов сыграть. И потом, в конце концов, когда играли постоянно на зрителя, у них все же был вариант с гитарой.

(Александр Линкевич): Один из актеров театра был против, что разбивалась гитара.

(Юрий Оксанченко): Дело в том, что Любимов, притом, что он очень жесткий, режиссер-диктатор. Весь театр был под каблуком железным. При этом он очень мудрый эксплуататор в таком хорошем плане. То есть эксплуатировал таланты. У него любой актер, реквизитор, дворник - кто угодно мог принести идею, или высказать свое мнение. Если это совпадало, навело его на мысль - это не значит, что он подтвердил. Поэтому у него все эти обсуждения репетиций проходили при полном зале. Кто хотел, тот выходил, говорил. Рядом с Любимовым сидела дама, которая все это записывала. И вот все выступали. Из зала кто угодно мог поднять руку и сказать: «Вы знаете, у вас там было хорошо. Но мне показалось сделать то-то и то-то». Это все сразу записывалось. А принимал он или не принимал, это другой вопрос. Что касается текста. Любимов, во-первых, использовал в «Гамлете» разный перевод, во всяком случае, он комбинировал. Больше того, пользуясь тем, что разные переводы, что нет единого текста пьесы: у него и Высоцкий писал, там многие писали просто тексты.

(Александр Линкевич): А можете назвать, что Высоцкий написал?

(Юрий Оксанченко): Во всяком случае, был такой финал, который он очень долго эксплуатировал с могильщиком. Его нет в пьесе. В финале могильщики вместе с черепом. Он долго мусолил эту последнюю сцену, финал. Я его видел один раз. Мы были без камеры, и ее снять не удалось. Потом он ее не повторял. Она уже не шла. Могильщики там - это философы. Они подводили резюме у могилы. Там была земля. Землю живую они копали. Там не было жесткого абсолютно отношения к тексту Шекспира, к построению пьесы, выбрасывал текст из «Гамлета». Могли обвинить, что у Любимова вольности с текстом. В каждом переводе были вольности свои. Даже знаменитый монолог у разных переводчиков звучит по-разному. Но у Любимова предлагались и художественные какие-то решения. Словом, был очень хороший художник Боровский. В те времена было безумно интересное решение. Занавес символизирует все: судьбу, все на свете. Он сносил людей. Этот же занавес был декорацией дворца. Устанавливались два меча, подставлялась за занавесом табуретка - получался трон. Сам Любимов в картине говорит, что все считают Шекспир - это глыба. Но не надо относится к нему как изваянию... Поэтому они играли. Недаром вначале играют стихи Пастернака. Вот мы снимали на этих 10 или 12 репетиций, до выхода официального на зрителя. У нас снят Товстоногов, который приехал из Ленинграда специально посмотреть «Гамлета», снят в зале. Он так, открыв рот, смотрит на сцену, а потом такая полная растерянность. Товстоногов специально на Высоцкого не реагировал, он все-таки был великий режиссер... Один из критиков сказал Любимову, что этот спектакль - самая большая сенсация этого театрального сезона и в Москве, да и везде.

Была такая ситуация: Любимов был в эти времена хоть и на коне, но в опале, поэтому никогда не знал, какая будет реакция в Министерстве культуры. Мы присутствовали на сдаче спектакля официальной для министерства культуры. Сидело десять человек в президиуме, но мудрое министерство высшим своим составом чиновников не поехало, прислали клерков. «Вы посмотрите, а нам расскажете». Но те не остались. А было принято после обсуждения в зале, после пойти в кабинет к Любимову. Там накрывали стол и принимали всех. Эти сразу смылись. Посмотрели, поблагодарили, и ничего не обсудив, не сказав даже, принимается или нет. Это было время сдачи спектакля, перед премьерой, вроде за неделю, полторы, перед вывеской афиши. Значит, эти мелкие клерки уехали, обещав Любимову сообщить решение. Любимов растерялся, не зная, что делать. А те боялись, не зная, как прореагирует высшее начальство. И на сдачу официальную был приглашен Любимов, другие актеры. И мы договорились с Любимовым, что мы берем магнитофон и попробуем втихаря записать официальное мнение, обсуждение министерства культуры, которые пригласили всех к себе. Процедура оказалась забавной. Мы зашли в кабинет к чиновнику, который курировал театры. При входе в кабинет нас всех переписали, секретарша записала всех присутствующих. В кабинете стоял рояль. Я сел между кем-то из театра, которые знали, что я буду писать. Я сидел за роялем у дальней стенки и писал из-под него. У нас со звуком не очень хорошо получилось. Высоцкий там не присутствовал. Я записал эту «сдачу». Это был случай, когда все говорили доброжелательно, что спектакль принимается. Мы использовали это в картине. Никто нам записывать не мешал. Она только в картине целиком не сохранилась. Все делалось полуофициально. Техника была у нас любительская. Хотя многое снято «Конвасом», потом не то, что озвучена, никто специально не озвучивал. Мы иногда нарушали технологию, накладывали звук на изображение. Качество в картине в техническом отношении невысокое. Конечно, снимать то «Конвасом», то синхронной камерой. Мы закончили фильм и подарили Любимову одну копию, которую тот положил в сейф. Честно говоря, он не очень интересовался студенческой работой. С большим почтением он отнесся к студенту из Англии, который собирался снимать. Он водил его по театру, к Боровскому. А нам Любимов просто разрешил снимать, сказав: «Мешать не буду - помогать тоже. Как снимете, так и будет». Отнесся как к студенчеству. Потом я слышал, что Любимова администратор с этой картиной, порезанной на ролики, ездил по стране перед гастролями с рекламной компанией. В театре почти не знали этой картины.

Когда было 10 лет театра в ВТО, мне позвонили в Минск и попросили привезти картину. Смешно. У Любимова не оказалось в сейфе. Я сказал Иванкину, чтобы взял во ВГИКе копию, а приехать из-за съемок я не мог. Никто до этого картину не смотрел. Мне Саша рассказывал в связи с этим забавную историю. У театра перед показом шел капустник, поздравления. Затем вышел ведущий и сказал, что посмотрим этот фильм. А он начинается легкомысленной увертюрой, скажу так. Все выходят и играют чёрте что. Это поставили сознательно как пролог фильма. Что эти оболтусы потом играют очень серьезный спектакль. Пока они играют, Любимов сидит в зале и чего-то думает. Потом выходит Высоцкий. Это пение мы засняли в перерыве репетиции - об этом мы их не просили - они сами по себе балдели. Так как это начиналось после капустника, поэтому эту белиберду, пение восприняли как продолжение капустника на экране. И когда показывали глубокомысленного Любимова, все восприняли как шутку, стоял хохот. Дальше выходит Высоцкий, читает Гамлета - и опять хохот. Саша говорит, что обалдел. Потом успокоились и смотрели дальше. Поэтому и для Любимова, и для актеров - это был первый показ.

С ВГИКовской копией была следующая история. Наверное, она существует. Была такая передача «24 кадра в секунду», вел Рождественский. Ему рассказали об этой картине. Это было уже в начале 80-х. И вот он построил такую передачу на рефрене «Быть или не быть». Вот эта наша картина должна была быть как связующее звено: те времена, люди решали, как им быть, и современный человек тоже. Кто-то с начальства посмотрел эту запись и сказал: «Таганку убрать». А время уже было мало до эфира. Из уст ведущего звучит: «Быть или не быть», а из нашего фильма все убрали. То есть никакой вообще связи не было. Они брали ВГИКовскую копию и резали. Хотя могли перегнать и на видео, а потом резать. Саша Иванкин точно сделал себе копию на видео. А так получается, вот у меня первая контрольная копия, идет без титров. Я знаю, что Бахрушинский музей хотел купить, но негатива не было. Таганка была настолько опальна, что нас не выпустили с этим фильмом в 1973-74 на ВГИК фестиваль.

(Александр Линкевич): Было только три копии с оригинала?

(Юрий Оксанченко): Они были сделаны с этого негатива. Эту копию, что у меня, мы украли. Любимовская порезана и ВГИК. Потом Любимов уехал. Кабинет опечатали. Правда, пиджак как висел, так и остался до его приезда.

Здесь в Минске тоже была история. Уже были времена посвободнее. Хотели, чтобы я показал фильм и рассказал. Потом позвонили и отменили.

(Александр Линкевич): После картины этой Вы с Таганкой связь поддерживали?

(Юрий Оксанченко): Я бывал у них позже на спектаклях, репетициях. Ходил уже как свой человек. А потом уехал в Минск работать.

У меня двоякое отношение к Любимову. То, что он талантлив, - это, несомненно. Но самобытные актеры у него не могли раскрыться, то есть «зажимали» именно как актера. В отношении того, что он примет любую идею, пьесу от актера, буфетчика, несомненно. Если его заинтересует, он примет. Но Любимову все равно, кто перед ним с актеров. Ему главное, чтобы они были исполнители. Ему не нужны яркие индивидуальности, которые могли потянуть «одеяло на себя». Есть шахматисты, которые играют спонтанно, а есть, которые считают. Так вот Любимов - он расчетчик. То есть он придумывает, доводит актера, а потом ему все равно, кто играет.

(Александр Линкевич): А как вообще проходили репетиции «Гамлета»?

(Юрий Оксанченко): Мы снимали уже последние 10-12 прогоны, то есть «доводку» окончательную спектакля. Любимов до выхода спектакля на зрителя в последнюю минуту мог сказать, что будем играть по-другому. Все в спектакле делал занавес. После монолога Высоцкого на башне появлялся живой петух. И кто-то из приглашенных на просмотр говорит: «Хорошо бы вам показывать петуха в белой перчатке». «Отлично. Принято». Сцена дуэли была вообще без стука шпаг. Актеры фехтовали в разных концах сцены. А одежда... Было непонятно, то ли они в своей одежде, то ли сценической. Из могилы выбрасывали живую землю. Они лопатой делали вид, что копают...

(Александр Линкевич): А сам спектакль перед премьерой Вы смотрели?

(Юрий Оксанченко): Смотрел. Но это потом. Тут была еще такая история. Мы хотели снять и сняли немножко: это был театр, куда билеты продавали за месяц. В дни продажи дежурили с палатками. А они выпустили «Гамлета» прямо перед закрытием сезона или перед гастролями. То есть выпустили, сыграли пару раз... Окончательную премьеру я не видел. Я снимал, как они к этому подошли. Просто снимать «Гамлета» не интересно, мне интересен сам процесс. Потом я переехал работать в Минск. Когда Таганка была здесь в 1979 году, я не ходил. Дело в том, что если я сильно чем-то занят, то на другое что-то меня отвлечь трудно.

г. Минск, 1995 год".

Интервью впервые было опубликовано в книге «Владимир Высоцкий в воспоминаниях современников», автор-составитель А. Линкевич  (серия «Владимир Высоцкий. Белорусские страницы», выпуск 12. Издательство "Ковчег", Минск, 2004г).

 

 

 

ГЛАВНАЯ

НАЗАД К ВОСПОМИНАНИЯМ

Главная

Воспоминания

Статьи

Экскурсии

Мероприятия

Место Втречи - Одесса